К моему сожалению эта запись отправлена с запозданием.
суббота, 4 декабря
Я не знаю, что мне делать.
Я увижу её сегодня. Мы расстались утром пятницы, проведя вместе вечер и ночь.
Кстати говоря, тем самым вечером случилось занятное. Я давно не писал ничего определённо нового, хотя и то и дело предпринимаю попытки... в надежде на случайную удачу? Так вот, тогда я просто снова взял инструмент.
ре и фа
ля и до
ля диез и ре
Дальше?...
Повторяю элемент. Понимаю, что продолжение следует после повторения его дважды; несколько раз играю вступление, пытаясь нащупать следующие за ним ноты.
Это похоже на блуждание в неизвестном, новом пространстве; на непонятный компромисс между всеми пятью человеческими чувствами... или следование за иным, шестым чувством художника?
А дальше я играл пятнадцать минут импровизации; иногда с вкраплением узнаваемых осколков мелодии, написанных ранее. Порой неловко сбиваясь, словно путник, шагающий сквозь сильную метель, что так же каждый раз не останавливаясь продолжает движение, лишь крепче сжав в замёрзших пальцах путеводную нить.
Закончил, отложил инструмент.
Сидел молча. Тьма в глазах.
- Ты давно так мне не играл...
- Так я вообще давно не играл.
Она подвинулась поближе и поцеловала мои руки. Затем снова спросила, что со мной. Просила рассказать. Я молчал; отговаривался, что всё в порядке. Затем ответил, что боюсь делать ей больно.
- Ты вспомнил, как ты играл ей ?
- Откуда ты знаешь?
- Ты слишком громко думаешь...
- Мда. Нет, не совсем верно, но направление то...
Астарта ненавидит её.
Но я очень скучаю по Лерайе.
Друг с другом они ни разу не виделись.
До этого мы встречались с Астартой неделю назад. Я час ждал её на вокзале - телефоны, к сожалению, не всегда работают. В тот день была метель, а мы по дурости назначили место встречи у выхода, не под крышей здания.
Потом, когда мы уже ехали, она рассказывала о том, как по свински поступила с ней одна тётка на работе, которая корчит из себя большое начальство; что она "отчитывала" её "как школьницу", притом совершенно напрасно.
Да, я слушал. Рационально я понимал, что ей больно, но не мог ощутить, почему именно. Наконец решил честно признаться, что сложно искать сочувствия в моём лице:
"я не признаю понятие справедливости, я давно перестал требовать её от людей" ...
Астарта обиделась. Она решила, что тем самым я прошу не грузить меня своими проблемами, что мне нет до этого дела. Затем сказала, что вовсе не "требует справедливости" (цитируя меня), просто хочет нормального "человеческого отношения" (цитируя её). Увы, это одно и то же. Никто уже не говорит о "высшей справедливости", однако само понятие абстрактных прав, следующее из концепции морали, так же перестало меня тревожить.
Она хотела высадиться и поехать обратно. Я попросил её остаться со мной.
Она осталась.
За прошедшие полгода ей предлагали выйти замуж двенадцать разных людей. В тот вечер я стал тринадцатым. Она бросилась мне на шею и расплакалась.